Тема мщения — о ней говорилось уже выше — одна из самых настойчивых в стихотворном эпосе молодого Лермонтова. Можно сказать, что в своих поэмах он всесторонне исследует различные проявления мести и подразделяет их.
Лермонтов изображает целый ряд героев, мстящих за свое личное ущемление из ревности или по обычаю кровавой мести. Месть их оторвана от интересов остальных людей, эгоистически замкнута, античеловечна и не просветлена мыслью о добре, на которое «зло» может иногда надеяться. Они ведут себя так, как будто им все дозволено. Отсюда — зловещая атмосфера, окружающая образы мстителей в поэмах кавказского цикла и в «Боярине Орше».
Иначе выглядят герои юношеских поэм Лермонтова о «падшем ангеле». Этой темой объединены ранние редакции «Демона», «Азраил» и «Ангел смерти». Если исключить поэму «Азраил», в которой мотив мести отсутствует или еще не успел развиться, персонажи этих произведений также являются мстителями. Но зло рождается в их душах из высоких побуждений: они — высокие герои. Их конфликт с богом и с миром строится не только на личной обиде, он тяготеет к универсальной форме, имеет своим источником мысль о несправедливости, лежащей в основе всего мироздания. Они скорбят не только за себя, но и за весь обиженный богом мир и мстят не какому-нибудь отдельному обидчику, а всему существующему творению бога.
Третий вариант темы мстителя развит Лермонтовым в «Литвинке» (образ Клары) и особенно в «Последнем сыне вольности» и «Измаил-Бее». Герои этих поэм фактически противопоставлены мстителям-индивидуалистам, которых изображал Лермонтов в «Каллы» и «Хаджи-Абреке». Воля к мести, выношенная в душах прекрасной литвинки — гордой и лицемерной Клары, последнего сына новгородской вольности — Вадима и пасмурного вольнолюбца Измаил-Бея, порождена не только «малой» обидой, нанесенной им лично, но и «большой» обидой, от которой страдает их родина. Поэтому их месть возвышенна и по сути благородна, а поведение их служит образцом гражданской доблести. Самой большой и содержательной из этих поэм является стихотворная повесть «Измаил-Бей».
Тема одинокого мстителя, вступившего в союз с борющимся народом, поставлена также в романе «Вадим» — единственном прозаическом произведении молодого Лермонтова (не завершен). Исключительная смысловая насыщенность этого неоконченного романа и время его создания позволяют считать его своего рода идейной энциклопедией юношеского творчества Лермонтова. Пользуясь возможностями прозаического повествования, Лермонтов пытается ввести образ своего основного титанического, одинокого героя в более широкий контекст, чем в предшествующих произведениях. Поэт окружает этот образ и социально-бытовой обстановкой (как было в его драмах), и большой политической историей (как в «Измаил-Бее»), а также авторскими философско-психологическими комментариями (как в лирике). При этом материалом к роману служили Лермонтову не экзотический Кавказ, а русский быт и русская история недавнего прошлого — эпохи пугачевского восстания.
В лице горбуна Вадима Лермонтов показывает человека трагического сознания, обладающего огромными духовными возможностями и силами, превратившимися в нем в неистовую демоническую злобу и ненасытную жажду мщения. Эта злоба, вызванная человеческим коварством (разорение семьи Вадима, нищета) и «божьей несправедливостью» (его уродство), имеет прежде всего личные основания. Сближение Вадима с восставшим народом объясняется не столько его сочувствием к восставшим, которых он презирает и называет «подлыми рабами», сколько его желанием использовать их в своих целях (в этом отношении позиция его имеет нечто общее с позицией байроновского Люцифера). И автор, окруживший образ Вадима мрачной и дикой поэзией, не пытается тем не менее целиком оправдать поведение своего героя: холодные жестокости Вадима представлены безнравственными и антиэстетическими. Кроме того, из текста романа мы видим, что сам герой его начинает уже понимать моральную несостоятельность своего образа действий и критически относиться к своей роли «разрушителя жизни» (гл. 14).
Лермонтов с несравненной для того времени политической остротой показывает в своем произведении уродливую сторону поместного быта, античеловеческие проявления дворянской власти и моральную правомерность крестьянского мятежа. Но формы, которые принимали крестьянские восстания в России, отталкивали Лермонтова. Народный бунт изображается в «Вадиме» (как и в «Капитанской дочке») «бессмысленным и беспощадным» (Пушкин). При этом получилось, что концепция народной мести в романе не противопоставляется личной мести героя.
На материале «Вадима» еще яснее, чем в автобиографических драмах, обнаруживается стадиальная ограниченность романтического метода. Образ героя, проходя сквозь события и сцены романа, остается самодовлеющим и, в сущности, не соизмеренным с действительностью романа. Жизнь осталась в романе по одну сторону, герой — по другую. Отсюда роковая двойственность языка и стиля произведения — распадение его на ультраромантическую стилистику (Вадима, Ольги, нищих) и реалистическую стилевую сферу бытописания, в которую вошли образы помещика Палицына, крестьян и дворовых. Органической однородности стиля в «Вадиме» не было достигнуто. Здесь следует видеть один из недостатков этого характерного и интересного, но еще незрелого произведения Лермонтова. |
