Статьи об авторе » Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова

Так, например, в поэме «Боярин Орша», близкой к раннему лирическому эпосу Лермонтова, уже начинает ощущаться влияние новых тенденций лермонтовского творчества. Не случайно злобному произволу главного действующего лица поэмы боярину Орше противопоставляется как положительный герой — безродный бунтарь Арсений. Художественное взаимодействие образов этих двух героев приводит к тому, что лирическое господство Орши в поэме ограничивается и он получает в ней критическую оценку.

Новые творческие устремления Лермонтова значительно сильнее, чем в «Боярине Орше», реализовались в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Она напоминает старинную легенду, сказанную скоморохами-гуслярами. Несмотря на то что действие этой поэмы приурочено ко времени Иоанна Грозного и она организована в стиле русского фольклора, концепция ее входит в идейную и образную систему Лермонтова и служит поэту для постановки основных, актуальных для него вопросов. Как и в «Боярине Орше», в этой стилизованной «Песне» — два центральных героя. Один из них — опричник и царский любимец Кирибеевич — в какой-то мере близок к типу демонических персонажей Лермонтова. Это своего рода древнерусский индивидуалист. Кирибеевич — человек широкого размаха, удали и необузданного своеволия, готовый принести в жертву своим страстям честь и спокойствие окружающих его людей. Недаром дважды в поэме упоминается о знаменательной родословной Кирибеевича, происходящего из «славного» рода кровавого Малюты Скуратова (генеалогия, по-видимому, не случайная!). В лице другого героя — антагониста Кирибеевича купца Калашникова — Лермонтов рисует мощный характер носителя крепких устоев старозаветной народной жизни и вместе с тем человека, наделенного качествами основных лермонтовских персонажей — способностью к бесстрашному протесту и борьбе. В образе Калашникова развивается и наполняется национально-русским, народным содержанием давняя лермонтовская тема мстителя, лишенного демонических черт и борющегося за справедливость. Так, ломая традицию байроновского романтизма, Лермонтов, по существу, подымает образ простого человека над своим своевольным эгоистичным героем.

И высокая доблесть, человеческое достоинство Калашникова, и нравственное превосходство над его незаурядным противником Кирибеевичем утверждаются не только всей силой образа «удалого купца», но и замыкающими текст «Песни» стихами о той безотчетной лирической памяти и сочувствии, которыми народ окружил его безымянную могилу на распутье больших русских дорог. Здесь — лирический катарсис поэмы, утешающее лирическое разрешение неразрешимого.

В «Песне про... купца Калашникова» обнаруживается и другая тенденция: своевольный герой «Песни» ставится в ней под действие возмездия. И осуществляется это возмездие, кстати сказать отмеченное Белинским, не властью провидения и не одной лишь волей Калашникова, решившегося на месть, но силою совести самого Кирибеевича. Кирибеевич, который показан в «Песне», как и его антагонист Калашников, человеком, не лишенным морального сознания, почувствовал перед поединком роковое для него смущение («побледнел в лице...» и проч.) и был сражен: Калашников в народном сознании был прав. Подобным же, кстати, было и мнение Достоевского.¹⁸ Таким образом, поединок в «Песне» — не удалая игра, а моральный акт.

Фольклор не был основой лермонтовского творчества в целом, но в «Песне про... купца Калашникова» Лермонтов с необыкновенным чутьем и художественным тактом воспроизвел стиль и приемы народной поэзии, поднявшись над тем, что было в ней ограниченным. В этой поэме он отошел от условности и декоративности, характерных для его юношеских романтических произведений, и сумел изобразить, соблюдая чрезвычайную стройность композиции, своих эпических героев и окружающий их быт и эпоху с необычайной яркостью (с чуждым фольклору, но художественно оправданным психологизмом). Поэма ориентирована на многие фольклорные жанры, прежде всего на исторические песни о Грозном, который, под влиянием народно-поэтической версии, показан жестоким, беспощадным, но соблюдающим в сюжете поэмы формальную, хотя и бесчеловечную справедливость.

Лучшими поэмами Лермонтова и величайшими завоеваниями русского романтизма являются «Демон» и «Мцыри». Работа над «Демоном» (сохранившимся в восьми доведенных и не доведенных до конца редакциях) велась Лермонтовым в течение почти всей его творческой жизни — с 1829 по 1839 год. В тексте «Мцыри» широко использованы две предшествующие поэмы: «Исповедь» и «Боярин Орша». Эти факты показывают, что обе поэмы являются своего рода кристаллизацией и обобщением того, что было найдено Лермонтовым еще в юности. Прежде всего, это относится к главным героям поэм.

В образах Демона и Мцыри представлены самые яркие стороны личности «лермонтовского человека»: его смутные и высокие идеалы, его романтическая ненависть к несправедливому и прозаическому порядку жизни, его неизживаемое страдание и тоска, его страстные мечты и мятежные порывы. В едином сознании «лермонтовского человека» уже в ранних произведениях поэта определяются два аспекта, соответствующие двум типам героев. С одной стороны, это трагические герои-индивидуалисты, презирающие мир и не запрещающие себе любые действия, направленные против окружающих. К этому ряду героев относятся Евгений Арбенин и Александр Радин (из пьесы «Два брата»), родственные образу Демона. С другой стороны, мы имеем у Лермонтова таких героев, которые отрицают лишь конкретное зло и борются с ним — пассивно или активно — не выходя за пределы общечеловеческой морали. К ним принадлежат три главных персонажа юношеских драм Лермонтова: Измаил-Бей, герой «Исповеди» и Арсений. Последнее, наиболее яркое звено в этой группе — образ Мцыри.

В истории создания «Демона» исключительно важное значение имеет шестая редакция поэмы, законченная автором в сентябре 1838 года. Лермонтов внес в эту редакцию те определяющие поэму черты, которые почти полиостью сохранились в последующих вариантах. Именно в этой редакции действие «Демона» из неопределенно-экзотической местности, где оно развивалось до сих пор, было перенесено на Кавказ, а сама поэма превращена в «восточную повесть», вобравшую в себя описания кавказской природы, быта и кавказскую народную мифологию. Но для понимания образа Демона важны не только те кавказские легенды, которые помогли оформить этот образ, но и «предшественники» Демона в русской и мировой литературе.

Из ряда многочисленных литературных «предков» лермонтовского Демона, которые воплощали «дух отрицанья, дух сомненья», зародившийся в эпоху буржуазных революций, выделяются два наиболее объемных и монументальных образа — байроновского Люцифера (предшественник его Сатана изображен Мильтоном) и в значительно меньшей мере Мефистофеля — персонажа «Фауста» Гёте. К ним следует присоединить демонического героя «Элоа» — поэмы французского романтика Виньи. Байроновский герой олицетворяет страстную, наступательную и мятежную мысль, восставшую на бога и на установленный им порядок, ищущую разрушения, но уже смутно предчувствующую возможность созидания. Мефистофель — скептик и аналитик, лишенный чувств и идеалов, устремленный к разрушению и сам по себе к созиданию неспособный. Герой «Элоа» — печальный соблазнитель, сочетающий в своей личности красоту и коварство. Демон Лермонтова связан с этими образами лишь в самом общем смысле, пафосом своего отрицания, в глубине которого, как у Люцифера, таится «инстинкт идеалов». В сущности, Демон является вполне оригинальным созданием русского поэта. Он чужд мефистофельского скепсиса и одержим, в противоположность Люциферу, не столько мятежной мыслью, сколько мятежной страстью. Однако наиболее важным отличием Демона от его предшественников служит его внутренний трагизм, его страдание. Как и они, Демон не принимает действительности, но самая сильная его боль, им неизвестная, заключается в том, что он неудовлетворен не только богом и миром, но и своей позицией и хочет ее изменить. В библейском мифе об ангеле, который восстал на бога, мифе, легшем в основу произведений Мильтона, Байрона и Лермонтова, русского поэта интересует не самый бунт ангела, ставшего Демоном, и не та критика, которой подвергает Демон своего небесного врага и весь мир, а судьба Демона после бунта. В этом смысле «Демон», поскольку сюжет его соответствует одной лишь заключительной части мифа, представляет собой, наподобие байроновского «Манфреда», своего рода поэму-концовку.

Мне уже приходилось упоминать о загадочности и противоречивости поэмы «Демон».¹⁹ Об этом писали и другие исследователи. Наиболее полно и последовательно вопрос о загадочности и логической несогласованности идейных решений в этой поэме Лермонтова поставлен в интересной и обогащающей наше восприятие статье И. Роднянской «Демон ускользающий». Автор этой статьи, наряду со многими меткими наблюдениями, приходит к выводу (с общетеоретической опорой на мысли А. Выготского и Вяч. Иванова) о том, что в «Демоне» нет идейно единой, концепционной основы, что в нем «множественность точек отсчета», что в нем «изобильная и мучительная запутанность содержания отливается в объективно убедительную форму», что в нем «жизненная раздвоенность находит пути к эстетически законченному целому».²⁰ Важные и тонкие соображения И. Роднянской, думается, слишком заострены. Многоголосие и несомкнутость многих смысловых линий поэмы (прежде всего, «правда» Демона, его богоборчество и «правда» ангела) в известной мере можно осознать как сложное духовно-эстетическое, хотя и не согласованное, но логически понятное единство.

В поэму о Демоне вложена центральная лермонтовская мысль о красоте и величии одинокого бунта и о том, что одинокий бунтарь, который противопоставлен всему миру, какая бы правда ни лежала в основе его протеста, неизбежно испытывает трагические последствия этого противопоставления. Ведь герой лермонтовской поэмы находится в состоянии разрыва не только с богом, но и миром, который назван в поэме «божьим миром» и который, по Лермонтову как автору, не только полон зла, но еще в большей мере и красоты (природа, прелестный образ Тамары). Поэтизируя Демона, давая возможность почувствовать светлые и высокие силы его души, Лермонтов не ставит вопроса об оправдании его демонизма и показывает, что и сам Демон своим демонизмом тяготится («и зло наскучило ему»). Этот основной мотив поэмы — разочарование во «зле», которое как таковое и вообще не вытекало из внутренней природы героя, — служит естественной предпосылкой любви Демона к Тамаре. В своей любви он пытается найти утраченную гармонию и восстановить разрушенную связь с мировым целым. Борьба Демона за обладание Тамарой и составляет сюжетную основу произведения. Финальная катастрофа, постигшая Демона, — его вечная разлука с полной любви и глубокого человеческого страдания Тамарой — должна продемонстрировать непреодолимую трагедию его одиночества — его вечную разлуку с миром.