Сцена IV 12
17-го октября. Вечер.
(Комната студента Рябинова. Бутылки шампанского на столе и довольно много беспорядка.)
(Онегин, Челяев, Рябинов, Заруцкий, Вышневский курят трубки. Ни одному нет больше 20<-ти> лет.)
Снегин. Что с ним сделалось? отчего он вскочил и ушел не говоря ни слова? Челяев. Чем-нибудь обиделся! Заруцкий. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок проваливался над ним. Снегин. За здоровье Арбенина; sacredieu!* он славный товарищ! Рябинов. Тост! Вышневский. Челяев! был ты вчера в театре? Челяев. Да, был. Вышневский. Что играли? Челяев. Общипанных разбойников Шиллера.13 Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.14 Вышневский. И ты, верно, крепко боялся в театре... Челяев. Боялся? Чего? Вышневский. Как же? — ты был один с разбойниками! Все. Браво! Браво! Фора! Тост! Снегин (берет в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет? Заруцкий. Да... и довольно хорошо. Снегин. То-то! не можешь ли ты мне достать что-нибудь? Заруцкий. Изволь... да кстати... у меня есть в кармане несколько мелких пиес. Снегин. Ради бога покажи... пускай они пьют и дурачатся... а мы сядем там... и ты мне прочтешь. Заруцкий (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; это отрывок, фантазия... слушай хорошенько!.. Создатель! как они шумят! Между прочим, я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину... слушай:
|
1 Моя душа, я помню, с детских лет15
Чудесного искала; я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я мгновеньями лишь жил,
И те мгновенья были мук полны;
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями, но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачен!
2 Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз,
Встревоженный печальною мечтой,
Я плакал. Но создания мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
Не походили на существ земных;
О нет! всё было ад иль небо в них!
|
3
Так! для прекрасного могилы нет!
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твое... На что им мертвых разлучать?
|
Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую... Заруцкий. Это послание к Загорскиной:
К чему волшебною улыбкой16
Будить забвенные мечты?
Я буду весел, но — ошибкой:
Причину — слишком знаешь ты.
Мы не годимся друг для друга;
Ты любишь шумный, хладный свет —
Я сердцем сын пустынь и юга!
Ты счастлива, а я — я — нет!
Как небо утра молодое,
Прекрасен взор небесный твой;
|
В нем дышит чувство всем родное,
А я на свете всем чужой!
Моя душа боится снова
Святую вспомнить старину;
Ее надежды — бред больного.
Им верить — значит верить сну.
Мне одинокий путь назначен;
Он проклят строгою судьбой;
Как счастье без тебя — он мрачен.
Прости! прости же, ангел мой!..
|
Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.
(Сильный шум в другой комнате.)
Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <...>! Рябинов. Тост! еще тост! господа! Коперник прав: земля вертится!
(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)
Снегин. Оставь! не слушай их! читай далее... Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание «The Dream» ** Байронову. Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)
|
Я видел юношу: он был верхом17
На серой, борзой лошади — и мчался
Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер
Погас уж на багряном небосклоне,
И месяц с облаками отражался
В волнах — и в них он был еще прекрасней!..
Но юный всадник не страшился, видно,
Ни ночи, ни росы холодной... жарко
Пылали смуглые его ланиты,
И черный взор искал чего-то всё
В туманном отдаленье. В беспорядке
Минувшее являлося ему —
Грозящий призрак, темным предсказаньем
Пугающий доверчивую душу;
Но верил он одной своей любви
И для любви своей не знал преграды!
Он мчится. Звучный топот по полям
Разносит ветер. Вот идет прохожий;
Он путника остановил, и этот
Ему дорогу молча указал
И удалился с видом удивленья.
И всадник примечает огонек,
Трепещущий на берегу другом;
И проскакав тенистую дубраву,
Он различил окно, окно и дом,
Он ищет мост... но сломан старый мост,
Река темна, и шумны, шумны воды.
Как воротиться, не прижав к устам
Пленительную руку, не слыхав
Волшебный голос тот, хотя б укор
Произнесли ее уста? о нет!
Он вздрогнул, натянул бразды, ударил
Коня — и шумные плеснули воды
И с пеною раздвинулись они.
Плывет могучий конь — и ближе, ближе...
И вот уж он на берегу противном
И на гору летит... И на крыльцо
Взбегает юноша, и входит
В старинные покои... нет ее!
Он проникает в длинный коридор,
Трепещет... нет нигде... ее сестра
Идет к нему навстречу. О! когда б
Я мог изобразить его страданье!
Как мрамор бледный и безгласный, он
Стоял: века ужасных мук равны
Такой минуте. Долго он стоял...
Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,
|
Как будто сердца лучшая струна
Оборвалась... он вышел мрачно, твердо,
Прыгнул в седло и поскакал стремглав,
Как будто бы гналося вслед за ним
Раскаянье... и долго он скакал,
До самого рассвета, без дороги,
Без всяких опасений — наконец
Он был терпеть не в силах... и заплакал!
Есть вредная роса, которой капли
На листьях оставляют пятна, — так
Отчаянья свинцовая слеза,
Из сердца вырвавшись насильно, может
Скатиться, но очей не освежит.
К чему мне приписать виденье это?
Ужели сон так близок может быть
К существенности хладной? Нет!
Не может он оставить след в душе,
И как ни силится воображенье,
Его орудья пытки ничего
Против того, что есть и что имеет
Влияние на сердце и судьбу...
Мой сон переменился невзначай.
Я видел комнату: в окно светил
Весенний, теплый день; и у окна
Сидела дева, нежная лицом,
С глазами, полными огнем и жизнью.
И рядом с ней сидел в молчанье мне
Знакомый юноша, и оба, оба
Старалися довольными казаться,
Однако же на их устах улыбка,
Едва родившись, томно умирала.
И юноша спокойней, мнилось, был,
Затем что лучше он умел таить
И побеждать страданье. Взоры девы
Блуждали по листам открытой книги,
Но буквы все сливалися под ними...
И сердце сильно билось — без причины!
И юноша смотрел не на нее, —
Хотя она одна была царицей
Его воображенья и причиной
Всех сладких и высоких дум его, —
На голубое небо он смотрел,
Следил сребристых облаков отрывки
И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,
Не смел пошевелиться, чтобы этим
Не прекратить молчанья: так боялся
Он услыхать ответ холодный или
Не получить ответа на моленья!..
|
Всё, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.
Снегин. Странный человек Арбенин!
(Оба уходят в другую комнату.)
Вышневский. Господа! когда-то русские будут русскими? Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова-здорова. Вышневский. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе! Заруцкий. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара московского!
(Звук стаканов.)
* Черт побери! (Франц.).
** «Сну» (Англ.).
|
