Статьи об авторе » Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова

Развитию идеи личности у Лермонтова соответствует характерная для романтиков повышенная субъективность его отношения к действительности. Речь идет не о субъективной прихотливости и капризной изменчивости вкусов и мнений, а о страстном, заинтересованном, принципиально оценочном подходе ко всему окружающему. Это была та самая субъективность мысли и чувства, которая помогла Белинскому преодолеть свои примиренческие настроения конца 30-х годов и которую он признал главным признаком духовного прогресса своего времени. Субъективность эта, превращаясь в особый лермонтовский лиризм, окрашивала все произведения поэта, его характеристики, пейзажи, эпитеты. Она пронизывала его лирические признания и объективные образы атмосферой горячего напряженного личного чувства, «музыкой души». Лиризм Лермонтова был далек от созерцательно-пассивного лирического стиля таких поэтов, как Жуковский или Козлов. Лермонтов, как и Гоголь, — поэт активных оценок, вытекающих из всей совокупности его взглядов. Решающую роль в его поэзии играет сосредоточенная мысль и направленное чувство. Эта сосредоточенность в определенном кругу эмоций, оценок, тем и проблем, поставленных на очень разнообразном и широком материале, придает поэзии Лермонтова некоторую односторонность и является одним из существенных отличий ее от универсального и многопланного творчества Пушкина. Однако эта односторонность представляет собой не только ограничение, но и высокое достоинство Лермонтова. Она связана с устремлением его в глубину избранной им сферы и вместе с тем с исключительной интенсивностью, собранностью и динамичностью его поэтического мира.

Лиризм Лермонтова и все направление его поэзии, как и у других авторов, определяются общим характером его утверждения и отрицания.

В произведениях Лермонтова утверждение не выдвигается на первый план: он говорит «да» гораздо реже, чем «нет». Это обстоятельство давало повод считать Лермонтова поэтом чистого отрицания и беспросветного скепсиса. Между тем источником отрицания, гнева и разочарования Лермонтова всегда является скрытое за ними утверждение идеалов и положительных ценностей жизни. В качестве символического и условного выражения этой мысли можно указать стихотворение Лермонтова «Кинжал», где говорится о любви, дарящей человеку оружие:

Положительное содержание поэзии Лермонтова не сразу приковывает к себе внимание, но существование его очевидно. Лермонтов своим творчеством утверждает любовь к жизни, к природе, к вечному движению, к борьбе, а в особенности к свободе и много раз признается в этой любви («Молитва», 1829, «Я жить хочу! хочу печали...», «Поэт», «Мцыри» и другие). Непререкаемыми ценностями являлись для него преданность родине, идея справедливости, право человека на уважение, мирные отношения между народами, доверчивость, простота и правдивость в отношениях между людьми (драмы, поэма «Последний сын вольности», стихотворения «Родина», «Валерик»⁵ и другие).

Наиболее конкретное выражение положительных идеалов Лермонтова дается в стихотворении «На жизнь надеяться страшась...». Лермонтов рисует в этом мрачном стихотворении, вероятно под влиянием утопии Сен-Симона и сенсимонистов, идеальное будущее земли, в котором видит равенство гражданское (отсутствие «честей») и имущественное (отсутствие «злата»), свободу личности, чувства (отсутствие «приличий») и мир между людьми.

Положительные идеалы Лермонтова становились в его поэзии силой, направленной против враждебных ему явлений действительности. Лермонтова отнюдь нельзя называть атеистом, но вера в «небо» не носила у него последовательного характера, нередко превращаясь в богоборчество. Тяготение к земной материальной жизни переходило у Лермонтова в скрытую полемику с «небом», со спиритуалистической догматикой религии («Земля и небо»). Апология порыва, беспредельного стремления и беспокойства таила в себе ненависть поэта к современным ему косным и застывшим формам жизни («Парус», «Есть речи — значенье...»). Чувство социальной справедливости вело Лермонтова к осуждению поработителей народа (роман «Вадим», «Прощай, немытая Россия!..»). За прославлением личной свободы («Мцыри») угадывалась ненависть к неволе общественной, — тем самым его отвлеченно-моральный идеал свободы приобретал в сознании современников поэта политическую окраску. Стремление к простоте и естественности превращалось в критику «цивилизованного общества» и, прежде всего, света («Странный человек», «Маскерад», «Как часто, пестрою толпою окружен...»).

Поэзия Лермонтова уже в ранние годы ее развития до конца его жизни имела не только непосредственно-созерцательный, но и аналитический характер. Это была не только поэзия чувства, но и поэзия мысли. «Если б сказали Лермонтову, — писал Белинский в 1844 году, — о значении его направления и идей, он, вероятно, многому удивился бы и даже не всему поверил; и не мудрено: его направление, его идеи были — он сам, его собственная личность, и потому он часто высказывал великое чувство, высокую мысль в полной уверенности, что он не сказал ничего особенного».⁶

Лермонтов ставит в своем творчестве философские вопросы, несомненно обнаруживая знакомство с европейской философией (по-видимому, еще в молодости на него влиял философски ориентированный идеалистический журнал «Московский вестник»). Философия Лермонтова была стихийной, поэтической философией, но это не лишало ее интеллектуальной силы, лирического драматизма и глубины. Лермонтов решал философские вопросы по-разному, но за каждым его решением стоял подлинный, пережитый духовный опыт.

Это драматическое сплетение утверждений и отрицаний выражалось у Лермонтова не только в темах и логических формулах, но и в «музыкальной» структуре, в характере лиризма и тональности стиха. Лермонтов говорил в стихотворении «Не верь себе», что «родник» поэзии полон «простых и сладких звуков», но вместе с тем мы знаем и знаменитые слова поэта о «железном стихе, облитом горечью и злостью» («Как часто, пестрою толпою окружен...»). Эти два лирических строя существовали в поэзии, предшествовавшей Лермонтову, чаще всего порознь и не сходились между собой. Так, «твердый» гражданский стих декабристов противостоял «сладким звукам» лирики Жуковского. В грандиозной по широте и богатству поэзии Пушкина звучали все голоса, в том числе и непревзойденный по своей энергии голос «железного стиха», который обычно соответствовал гражданской теме («Кинжал», «Клеветникам России»). Но лиризм «железного стиха» не совпадал с основной тональностью поэтического творчества Пушкина. В поэзии Лермонтова героическая мужественная тональность характерна не только для гражданского стиха («Смерть поэта», «Поэт»), но и для произведений, не заключающих в себе прямого политического содержания («Я жить хочу! хочу печали...», «Мцыри», «Демон»). Этот героический лиризм является принадлежностью поэзии Лермонтова в целом, тесно сплетаясь в ней с доверительной интонацией его задушевных лирических признаний и раздумий («Звуки», «Сосед», «Слышу ли голос твой...»). Трудно уследимое сочетание этих двух лирических начал является одной из самых примечательных особенностей Лермонтова. В лермонтовском творчестве, в котором активность и страсть соединились с мягким и созерцательным лиризмом, поэзия, сохраняя все эти качества, стала звучать железом (особенно в стихотворениях «Кинжал», «Еврейская мелодия» и других).

Поэт, образ которого возникает в тексте или за текстом каждого из лермонтовских произведений, это — человек с твердой и страстной волей. «Каждое слово его, — писал о Лермонтове Лев Толстой, — было словом человека, власть имеющего».⁷ «Мне нужно действовать, я каждый день Бессмертным сделать бы желал», — провозглашает лирический герой Лермонтова («1831-го июня 11 дня»). Но воля к действию у Лермонтова и лермонтовского героя не могла привести в реакционной обстановке 30-х годов к совместному общественно ценному делу. Лермонтов выступал как одинокий борец и мятежник. Поэзия его, как и поэзия Байрона, не содержала в себе революционной программы: в России 30-х годов революция была невозможна. Однако по своему духу, по широте, страсти и глубине отрицания социальных, моральных, психологических и бытовых устоев старого общественного уклада поэтическое творчество Лермонтова, как и творчество Байрона, может быть названо революционным. И хотя эта революционность Лермонтова была стихийной, идейно не оформленной, в отдельных случаях она достигала исключительной политической остроты (стихотворения «30 июля. (Париж) 1830 года», «Смерть поэта»).

Героический дух лермонтовской поэзии выразился, помимо общего ее направления, в сопровождающей ее лирического героя теме избранничества, высокой общественной миссии. Поэт неоднократно пророчествует о предназначенных ему грандиозных деяниях, гибели по «обету» за «общее дело», о грозящей ему казни или изгнании. И трагический акт, который видит перед собой в будущем лирический герой Лермонтова, судя по намекам поэта, напоминает скорее подвиг мести, стихийное восстание оскорбленного чувства, чем подвиг созидательный, ведущий к положительным гражданским завоеваниям. Не случайно тема мести у Лермонтова, особенно в ранний период его развития, имеет такое огромное принципиальное значение. Она громко звучит в лирике Лермонтова. Она окрашивает своим зловещим светом бо́льшую часть его поэм. Она играет решающую роль в «Вадиме», в «Княгине Лиговской», в «Маскераде».