Михаил Юрьевич Лермонтов
 VelChel.ru
Биография
Хронология
Герб рода Лермонтовых
Семья
Галерея
Лермонтов - художник
Стихотворения, 1828—1831
Стихотворения, 1832—1836
Стихотворения, 1837—1841
Стихотворения по алфавиту
Хронология поэзии
Поэмы
Герой нашего времени
Драмы
Проза
Очерки
В.Г.Белинский, очерки
Статьи об авторе
  А.С. Долинин. Лермонтов
  Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова
  … Глава 1
  … Глава 2
… Глава 3
  … Глава 4
  … Глава 5
  … Примечания
Письма
Летопись жизни
Ссылки
 
Михаил Юрьевич Лермонтов

Статьи об авторе » Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова

3

Переход Лермонтова ко второму, зрелому периоду творчества совершился в 1835—1836 годах. В жизни Лермонтова началу этого нового периода непосредственно предшествовало время некоторого ослабления творческой работы, совпавшее с пребыванием поэта в юнкерской школе. Как известно, Лермонтов назвал годы юнкерства «страшными» и имел к тому достаточно оснований: пустая и распущенная жизнь юнкеров с ее цинизмом, непотребством и повесничеством, концентрировавшая на «малой площадке» душевные недуги лермонтовской эпохи, была способна развеять многие романтические иллюзии. Именно в этот период и начинаются поддержанные всем ходом развития русской словесности интенсивное движение Лермонтова к реальной действительности и его поиски новых способов ее изображения, реалистического по существу.

Герой юношеских произведений Лермонтова был связан прежде всего с традициями байроновского и пушкинского романтизма. Соответствующая этим традициям литература, не смешиваясь с творчеством декабристов, тесно соприкасалась с ним и первоначально возросла на русской почве, главным образом — декабристской идеологии. Но Пушкин, сумевший оценить русскую политическую обстановку еще до того, как ее трагически оценила история, т. е. до поражения декабристов, перешел на новые позиции. Продолжая сочувствовать декабристским идеалам, он уже не мог верить революционной теории декабристов и разделять их надежды на героев как вершителей истории и созидателей жизни. В пушкинских «Цыганах» и «Пиковой даме» — при всей разнородности этих произведений — романтический герой освещается в обоих случаях критически, а в «Евгении Онегине» и «Повестях Белкина» утверждается реализм и окончательно закрепляется право писателя на изображение «простого человека». Образы исключительных героев, раскрываемые субъективно, сменяются у Пушкина выявлением «типических характеров» и объективно-исторических закономерностей повседневной жизни.

В произведениях молодого Лермонтова этот сдвиг, пережитый Пушкиным, и последующий творческий опыт Пушкина почти не отразились. Пушкинская поэма «Цыганы» явилась рубежом, которого молодой Лермонтов не мог перейти. Более того, юношеское творчество Лермонтова во многом противопоставлено пушкинскому творчеству периода «Евгения Онегина». Юный Лермонтов не снизил и не развенчал своего мятежного героя с его стихийным бунтом. И в этом была правда Лермонтова перед Пушкиным и перед эпохой, требующей тогда, в момент торжества самых косных исторических сил, более чем когда бы то ни было, вмешательства субъективного фактора, личных оценок. Но личность героя, возвышенная над людьми, была освобождена Лермонтовым от ограничения и контроля, ее свобода была доведена до произвола — и здесь таилась опасность изоляции личности: в этом смысле молодой Лермонтов был позади Пушкина.

С 1835—1836 годов творческие принципы Лермонтова существенно меняются. Не отказываясь от романтического мировоззрения и метода целиком, он начинает смотреть на своего героя и на действительность с большей объективностью и трезвостью. Во второй половине 30-х годов он ориентируется уже не на Пушкина-романтика, а на Пушкина-реалиста. И все же путь зрелого Пушкина не становится путем Лермонтова. В противоположность Пушкину, Лермонтов в основных произведениях и теперь сохраняет поэтический ореол над своим высоким романтическим героем, но, в отличие от Байрона, ставит его под контроль реальной действительности, корректирует его, вносит в его образ, если можно так выразиться, «шекспировскую поправку». Герой Лермонтова до конца остается могучим, романтически-беспокойным, свободолюбивым, мятежным и трагически противопоставленным окружающему миру. Но вместе с тем он теряет значительную часть своей автономности и в несравненно большей степени, чем до сих пор, сопоставляется с реальностями, стоящими вне его личности, и, следовательно, глубже раскрывается и оценивается. Этим и определяется то новое и едва ли не самое важное в творчестве Лермонтова, что отделяет его от Пушкина, с одной стороны, и от Байрона — с другой. Эта позиция Лермонтова и дает право видеть в нем великого и вполне оригинального писателя.

Изменения, которые обозначились в произведениях Лермонтова с 1835—1836 годов, исключительно важны. Есть основания говорить в первую очередь о трех существенных типах этих изменений. Можно сказать, что в это время в лермонтовском творчестве: 1) устанавливается суд над героями — индивидуалистами и своевольниками; 2) приобретают особое значение и получают право голоса герои, связанные с народным сознанием; 3) образы героя и действительности становятся объективней, в конечном счете реалистичней.

Рисуя в своих ранних произведениях персонажи мстителей, Лермонтов уже тогда резко разделял их в зависимости от характера их мести. Высокие мстители-борцы, Вадим Новгородский и Измаил-Бей, освещались Лермонтовым совсем иным светом, чем герой поэмы «Каллы» и «Хаджи-Абрек». Но сознание и поведение, соответствующие образу Вадима Новгородского, не отвечали потребностям и возможностям эпохи 30-х годов, и Лермонтов зрелой поры к изображению этих персонажей не возвращался. Гораздо актуальней для Лермонтова и его эпохи были образы Демона, Арбенина из «Маскерада» и Печорина. В этих образах выявлялись индивидуальные и индивидуалистические формы протеста «лермонтовского человека», которые в тот реакционный период истории, низводящей гражданские битвы до личной «партикулярной» борьбы одиночек, имели очень большое и по своим общим результатам положительное значение. В душах этих героев добро и зло находились в сложных диалектических взаимоотношениях, как «два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга» («Вадим», гл. 8), а иногда и в состоянии более простого и явного смешения.14 Такие персонажи, как Вадим из юношеского романа Лермонтова, Демон, Евгений Арбенин и Печорин, живя в мире, «где преступленья лишь да казни», не могли не испытать влияния этого мира. Они должны были принять в себя его яд и даже сопротивлялись ему, применяя иногда его же неблаговидные средства или ограничивая свой протест наиболее бесперспективной из возможных форм протеста — мщением.

Для Белинского, например, сведе́ние борьбы к мести было неприемлемым. «Великий человек» — по его мнению — «разит своих врагов, но не мстит им; в их падении для него заключается торжество его дела, а не удовлетворение обиженного самолюбия».15 У Лермонтова нет обобщающих признаний, которые продемонстрировали бы его отношение к мести и к своим героям-индивидуалистам и эволюцию этого отношения. Но произведения Лермонтова зрелого периода показывают, что он начинает подыматься над этими героями и судить их. Он принимает их «добро», их томление по совершенству, внутренний пафос их протеста — и отвергает их «зло», эгоистическую и антиморальную форму этого протеста, в том случае, если их протест в нее облекался. И суд над ними осуществляется теперь у Лермонтова не с помощью субъективных оценок, подкрепляемых мелодраматическим раскаянием героев, которому отчасти предавались главные персонажи поэм «Джюлио», «Измаил-Бей» и стихотворения «Атаман», а «поручается» самой действительности с ее не зависящими от авторской воли объективными законами. Этот суд, ведущий к возмездию, совершается над высокими героями Лермонтова — «нарушителями морали»: Евгением Арбениным, Кирибеевичем, Демоном, Печориным, в которых зло, отрываясь во многом от его «добрых» источников, разрушает не только то, на что оно направлено, но также их собственные личности, по природе своей благородные и поэтому не выдерживающие своего внутреннего зла. Возмездие обрушивается также на героя и со стороны людей, которые, защищая себя от всего того, что выше их морали, обороняются также и от того, что ниже ее (месть Неизвестного виновному перед ним Арбенину).

Сам Лермонтов в своих произведениях говорил о возмездии много раз, чаще всего относя его за счет «божественной справедливости». Он утверждал существование земного и небесного суда для царей в стихотворении о французской революции, призывал «божий суд» покарать «наперсников разврата», вложил упоминание о божественном суде в монолог Демона («Надежда есть — ждет правый суд», — редакция 1838 и 1839 годов), в стихотворение «Оправдание» («Скажи, что судит нас Иной») и в «Журнал Печорина», в который введено рассуждение о «правосудии божием» и о том, что душа «наказывает себя». Объективное содержание этих высказываний не умещается в их религиозную форму. Если взять произведения Лермонтова, в концепцию которых входит идея возмездия («Песня про... купца Калашникова», «Маскерад», «Герой нашего времени», «Демон»), то все они, за исключением «Демона», в известной мере могут обойтись без мистики, да и в «Демоне» обобщающий знак небесного приговора соответствует вполне реальным, психологически объяснимым процессам, происходящим в человеческом сознании.

Идея возмездия, нашедшая отклик у просветителей XVIII века и у романтиков, принимала весьма различные формы, имевшие в ряде случаев противоположное общественное значение. В прогрессивной литературе она была связана с верой в разумный смысл человеческой жизни и истории. Эта идея приобретала тогда моральный пафос — свойство, в высокой степени присущее русскому прогрессивному искусству. Недаром идея возмездия явственно звучала в творчестве декабристов (например, у Рылеева в «Видении императрицы Анны», «К временщику», и особенно у Кюхельбекера — в «Аргивянах»). Еще бо́льшую роль она играла у Пушкина: в «Цыганах», «Борисе Годунове», «Евгении Онегине», «Каменном госте», «Пиковой даме», «Русалке». Конечно, возмездие во многих из указанных произведений сильно отличается от лермонтовского варианта этой идеи, служившей в творчестве Лермонтова прежде всего ограничению и «очищению» индивидуалистической личности. И все же воплощение идеи возмездия у Лермонтова и в названных выше произведениях имеет много общего.

Сказавшееся в творчестве Лермонтова стремление ограничить право личного произвола своих мятежных демонических героев не исчерпывается тем, что поэт показывает тяготеющее над ними возмездие или, иначе говоря, саморазрушительные проявления их индивидуализма. Моральное право на своеволие этих одиноких и вознесенных над массой героев ограничивается у Лермонтова и другим путем. Рядом с ними в произведениях Лермонтова появляются корректирующие их образы «вторых персонажей» — людей, близких к народному мировоззрению. Ограничение основных героев «вторыми персонажами» имеет у Лермонтова первостепенное значение. Здесь возникает вопрос об отношении поэта к привилегированному обществу и к народу.

Страница :    << [1] 2 > >
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Щ   Э   Ю   Я   #   

 
 
    Copyright © 2024 Великие Люди  -  Михаил Юрьевич Лермонтов