Лермонтов не был ни историком, ни социологом, ни теоретиком, и его общественные и политические взгляды не складывались в какую бы то ни было даже относительно упорядоченную систему. Но уже в ранних его произведениях определенно наметились те его симпатии и антипатии, сочетание которых дает право считать его одним из наиболее прогрессивных художников и мыслителей своего времени. Важнейшим показателем позиции Лермонтова является его враждебное отношение к светскому обществу, к крепостникам и его расположение и внимание к национальной почве, к народу, к простым людям. Чувство родины — родной земли и родного народа — никогда не покидало Лермонтова. Уже в 1830 году в стихотворении «Булевар» он положительно противопоставляет народ светской черни. С того же времени начинается увлечение его русскими народными песнями, в которых, по его словам, «верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности».16 В 1831 году в стихотворении «Баллада» («В избушке позднею порою...») он прославляет простую женщину, юную славянку, которая учит ребенка мстить поработителям родины. В ранних автобиографических пьесах и в «Вадиме» с большим сочувствием он набрасывает образы крепостных мужиков и дворовых. Но не только прямое изображение народной жизни и высказывания о ней у Лермонтова и не только национальная окраска его произведений дают право говорить о народной основе его творчества. Сама позиция «лермонтовского человека», о которой было сказано выше, позиция человека, с небывалой до того времени силой ощутившего себя личностью, обособившегося, задумавшегося, рефлектирующего и восставшего против окружающей действительности, предваряла процесс роста русского народного сознания и содействовала развитию этого процесса. Можно сказать, что «лермонтовский человек», в особенности лирический герой Лермонтова, не будучи «простонародным» (термин, обычный у Белинского), был причастен к народности, или, иначе говоря, являлся во многих отношениях выразителем народных, хотя еще не осознанных народом интересов и устремлений. И все же это обстоятельство не могло заменить «лермонтовскому человеку» и самому поэту поддержку широкого общественного коллектива, прямой осознанной близости к народу и ясного чувства идейной и психологической общности с народом. Более того, народность «лермонтовского человека», явившаяся результатом его высокой сознательности, без непосредственной связи его с простонародной стихией была неполной. Эта неполнота наиболее заметно обнаруживается в ранних произведениях Лермонтова, в которых носители непосредственного народного сознания, «простые люди», играют второстепенные роли, а в передаче народного национального колорита преобладает экзотика или условность. Вместе с развитием и созреванием творчества Лермонтова это положение изменилось. Замедленная, но уже ощутимая в 30-х годах демократизация состава культурного общества и русской литературы, появление целого ряда произведений, посвященных изображению представителей низших общественных слоев (повести Н. Полевого, М. Погодина, Н. Павлова, стихотворения Кольцова и в первую очередь пушкинские «Повести Белкина»), несомненно оказали на Лермонтова большое влияние. Образы «простых людей» возникают уже в его юношеских произведениях, но только с 1835—1836 годов они становятся, как отмечалось выше, совершенно необходимой и характерной принадлежностью его творческой системы. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить таких героев Лермонтова, как плебей и разбойник Арсений из «Боярина Орши», в какой-то мере разночинец, хотя и не близкий к народной почве Красинский из «Княгини Лиговской», купец Калашников, Оленька из «Арбенина», Максим Максимыч, старый служака офицер из очерка «Кавказец», а также героев стихотворений «Бородино», «Умирающий гладиатор», «Казачья колыбельная песня», «Сосед», «Соседка» и «Завещание». Это — люди из народа или так или иначе близкие к народной жизни по своему духу или судьбе. Некоторые из них являются носителями лучших качеств народного характера. Тогда они чисты сердцем, чутки к добру и злу, в большинстве случаев цельны, чужды рефлексии, трезвы и бодры и в этом смысле противопоставлены основным героям Лермонтова, в значительной мере лишенным этих качеств, — его скорбникам, своевольцам и бунтарям-индивидуалистам. (Особенно рельефно это противопоставление дается в «Герое нашего времени», в котором антагонистами Печорина являются простой по духу Максим Максимыч и «естественный человек» Бэла.) Конечно, главная роль в творческой системе Лермонтова до конца остается за его бунтующим интеллектуальным героем. Этот герой — выразитель пробуждающейся критической мысли — был нужен эпохе в первую очередь и принимался ею как герой со всей его интеллектуально-индивидуалистической ограниченностью. Но и «простые люди», изображаемые поэтом, — Максим Максимыч, солдат-рассказчик из «Бородина» и другие — по сравнению с этим центральным лермонтовским героем были тоже ограничены. Им не хватало критической зрелости, способности к бесстрашному мышлению, анализу и внутренней свободы — всего того, чем с избытком был наделен «лермонтовский человек» как целое. И все же Лермонтов, изображая «простых людей», отнюдь не стремится продемонстрировать их слабость, а обращается к ним для того, чтобы ярче выявить болезни души своих главных персонажей, показать, чего им недостает. Основной пафос писателя может выражаться не только в утверждении той или другой целостной истины, но и в сочетании и даже в драматическом столкновении этих односторонних истин, во взаимодействии которых открывается истина более полная и высокая. Пафос зрелого Лермонтова нельзя сводить к безудержной поэтизации одинокой героической личности. Прославляя эту личность, Лермонтов вместе с тем напоминает о границах ее моральных прав и ее индивидуальных возможностей. И одним из путей к этому служат характерные для его творчества сопоставления его основного героя с «простым человеком» — хранителем народной правды, корректирующей правду этого героя. Именно в приближении «простого человека» к миру интеллектуального героя и в том внутреннем идейном комплексе, который с этим связан, и следует искать один из признаков самобытности зрелого Лермонтова, в чем, как уже было сказано, едва ли не главное его отличие от Байрона. Выявление внутренних разрушительных процессов в личности главного героя Лермонтова («внутреннее возмездие») и ограничение моральных прав этого героя образом «простого человека» нельзя не рассматривать как важнейшие признаки движения Лермонтова от субъективного романтического изображения действительности к объективному, в котором моральное общенародное сознание играет роль одного из главных регуляторов. Но рост объективного содержания в творчестве Лермонтова второй половины 30-х годов, т. е., в конечном итоге, зарождение реализма в его творчестве, характеризуется не только этими признаками. Зарождение реализма у Лермонтова — это универсальный, многосторонний процесс, повлиявший на бо́льшую часть произведений поэта. Особенностью этого процесса является то, что он не зачеркивает романтического лиризма Лермонтова и мятежного романтического сознания лермонтовских героев, а, в известной мере, объективирует эту романтическую стихию. Пространство и время в произведениях Лермонтова становятся конкретнее, уточняются. Чаще всего он прикрепляет своих героев к определенной бытовой и социальной среде и в этом случае стремится охарактеризовать их внутренний мир и условия их жизни как явления, существующие в истории, связанные с современной ему эпохой. Характеры его героев, до сих пор во многом схожие друг с другом, становятся разнообразнее, богаче и там, где это позволяет художественная структура произведения, изображаются без идеализации, социально определяются и типизируются. И связь героя с действительностью в творчестве Лермонтова уже не сводится теперь к их полумеханическому сосуществованию, как это было, например, в «Вадиме». В «Княгине Лиговской», «Тамбовской казначейше», «Герое нашего времени», в таких стихотворениях, как «Дума» и «Завещание», у Лермонтова намечается изображение не только связи, но и обусловленности героев действительностью, сформировавшей их личность и направляющей их судьбу. |